Законы безумия  - Мария Высоцкая

– Это неправильно.

– Почему?

– Шелест, четыре дня назад мне хотелось тебя придушить.

– А сейчас не хочется?

– Чуть-чуть.

– Аналогично, – запускаю пальцы в ее волосы.

– Гад, – со смехом.

– Знаю.

Целую ее в шею, медленно опуская руку с живота на бедро. Короткая юбка слегка задралась вверх, поэтому я здесь даже ни при чем. Гера не шевелится и почти не дышит. Интересная реакция. Либо я что-то не догоняю, либо она считает меня отбитым маньячиной. Хочу ее поцеловать, но Гера уворачивается.

– Прости, – шепотом, – я так не могу, слишком быстро, я так не привыкла… извини, – вновь заслоняется своей проклятой стеночкой отчужденности.

Убираю руки.

– Умка, – кажется, до меня дошло, – ответь-ка мне на один вопрос.

– Какой?

– А у тебя с Павликом ведь не было, да?

– Нет, – резко оборачивается и смотрит точно как на придурка, – конечно, нет, – округляет глаза.

– И ни с кем другим тоже?

– Что за дурацкие вопросы? Нет!

– А хочется? – стараюсь как можно дольше продержать на лице маску серьезности.

– Шелест, ты издеваешься? – повышает голос, недовольство плещет через край.

Гера дуется, а я больше не могу сдерживать смех.

– Шутки шучу, не дуйся.

– Да ну тебя.

– А мне вот хочется, – вздыхаю.

Гера каменеет.

– Пошутил, – выставляю ладонь вперед. Ага, хотел бы, но в каждой шутке доля шутки.

Гера улыбается. Мне нравится ее улыбка. Так она улыбается нечасто.

– Я не хочу идти на вечеринку к Куликовой, – морщит нос.

– Не иди.

– Ты пойдешь один?

– Пойду.

Видимо, Гольштейн хотела услышать что-то другое, но не услышит.

– И там будет эта твоя Танюша, – щурит глазки.

– Будет, – киваю.

– Она мне не нравится.

– Гера, мы с ней вместе выросли в одном детдоме, она хороший человек и друг. Я не перестану с ней общаться только потому, что она тебе не нравится.

Умка тушуется, поджимая губы.

– Это так хорошо, – кладет голову на мое плечо, – что у тебя появилась Марина Юрьевна и тебе не нужно больше там жить… Она очень классная. Это, наверное, так страшно, жить в дет… – обрывает себя, – прости.

– Ко всему привыкаешь.

– Богдан, – очень тихо, – что случилось с твоими родителями?

Чувствую ее дискомфорт. Она явно жалеет, что решилась спросить.

– Авария. Я толком не помню, малой совсем был. Потом уже узнал, что они вылетели на встречку в ливень. Машину занесло, а в лобовую КамАЗ.

Говорю тихо. Не люблю эту тему. И воспоминания эти тоже.

– Извини, мне стоило промолчать.

– Все нормально, – чувствую, как Гера сжимает мою ладонь. Успокаивает, видимо. Улыбаюсь внутри. – У тебя плохие отношения дома?

– Скорее да, чем нет. Они хотят видеть меня такой, как удобно им. Я долгое время училась дома, это была идея отца. Он помешан на том, какой идеальной должна быть его дочь. Каждый промах, каждая плохая оценка говорит ему о моей никчемности. Это сложно и обидно, когда тебя считают такой…

Да. Не семейка – сказка. Как она еще умом не тронулась? Беспрекословно выполнять все, что тебе говорят…

– Я так хочу закончить школу. Это, наверное, глупо, но мне кажется, что я стану чуточку свободнее. Может, он, наконец, от меня отстанет.

Наивная моя Умка.

– Пойдем в воскресенье в кино? Что тебе нравится? – перевожу тему.

– Не знаю, нет определенного жанра.

– То есть, если я выберу мордобой, ты не будешь против?

– Нет, – пожимает плечами.

– Выбирай сама..

– Тогда пойдем на мультик какой-нибудь

Киваю. Гера еще совсем малышка, которой никто и никогда не дает права выбора. Пусть оно у нее будет, возможно, в какой-то мелочи, но ей это важно. Я уверен.

Гера поворачивается немного боком, укладывая голову мне на грудь. Заключаю ее в кольцо рук, целуя в макушку.

Чувствую, как ее пальцы вырисовывают узоры на моей рубашке.

Герда.

Мне так спокойно. Мне никогда не было так уютно. Даже наедине с самой собой я не чувствую такого уровня комфорта, как с ним. Хочется говорить. Слушать.

Хочется рассказать ему все, все, все и обо всем расспросить. Это же, наверное, нормально? Хочется ему доверять. Очень.

– Богдан, уже семь. Мы просидели здесь почти четыре часа и ничего не прибрали.

– Завтра доделаем, – отмахивается, – я поговорю с завхозом.

Даже страшно представить, что он ей скажет. Хотя с его харизмой, думаю, она ему все простит. К этому выводу я пришла не так давно. Но Шелест действительно очень обаятельный. Ему все сходит с рук. Он умеет говорить, умеет найти к людям подход. Когда я не могу лишний раз сказать и слова. Надменный взгляд куда проще.

Разве человек может быть таким? Бескорыстным, веселым, легким? Может, после всего того, что ему пришлось пережить? Я бы умерла. Я бы точно не смогла так, как он. А он улыбается.

– Мне пора домой, – вздыхаю, а самой совсем не хочется уходить.

– Пошли, провожу. Хотя бы до машины.

Киваю, но остаюсь сидеть на месте. Шелест смотрит вопросительно. Облизываю губы, собираясь с духом. Хочу его поцеловать, но у меня с этим проблема. Не с поцелуем, а с решениями. Мне они тяжело даются. Касаюсь пальчиками его щеки, всматриваясь в темные глаза. Сердце стучит как бешеное. Чувствую его ладонь на своей ноге, и в этот раз мне совсем не до нотаций.

Упираюсь в его грудь, придвигаясь ближе. Богдан внимательно смотрит в мое лицо, вижу, как уголки его губ совсем немного ползут вверх. Он прекрасно понимает, что я стесняюсь или боюсь, назвать можно как угодно.

Опуская взгляд на его губы и, больше не думая и секунды, целую. Меня накрывает волной жара. Его горячая рука медленно перемещается с колена на бедро, чувствую мурашки. Меня не покидает это странное, поселившееся в голове ощущение. Оно стойкое и очень мерзкое. Вдруг он просто хочет со мной переспать. Вдруг это талантливая игра. Целую, а сама сильнее зажмуриваю глаза, чтобы не выступили слезы. Я просто умру, если это окажется так. Хотя, может, так и должно быть? Может, стоит сразу ему дать то, что он хочет. Не мучить себя? Потому что я все равно не смогу отказаться от него.

Богдан резко отстраняется. Проводит пальцами по моей щеке, и только через секунду я понимаю, что лью слезы.